Tiergarten

За этим ничего не стоит, кроме того, что мы видим. Фотографиями из этой серии я хочу сказать самые простые вещи: это красиво, но сам термин «красиво» подразумевает прекрасное совпадение обстоятельств, в которых есть место, есть дизайн, есть свет и есть общая линия, над которой работали дизайнеры. С одной стороны, они, вроде, пробовали создать среду для животных, с другой - очевидно играли с эстетикой. И мне захотелось показать, как же это само по себе выглядит...

Сергей Сапожников

Формально, новейший проект Сергея Сапожникова - это «портреты» пустых клеток Берлинского зоопарка: время сна или профилактика, животных не видно. Стволы деревьев и ветки; веревки в узлах, развешаны блоки и плахи; отстраненный синий цвет; все зарешечено крупными прутьями. Крупные кошки тут живут - тигры и львы.
Спускаясь по ступенькам в полуподвал выставочного зала галереи XL, мы как бы попадаем в тюрьму, разработанную шведскими дизайнерами, современное стильное подземелье. Нордические застенки: от супрематизма к кинопостановкам, далее везде.
Чисто визуально, пластически, этот проект кажется довольно отличным от того Сапожникова, которого мы видели в последнее время: масштабного Dance в ММСИ, или более ранней Drama Machine. Двигаясь от стрит-арта, Сергей создавал буйные и яркие композиции из людей, из краски, из надувных матрасов и деревянных реек, сотрудничал с танцорами и перформерами, снимал видео про движение в придуманных им же декорациях. А здесь все очень строго и холодно.
Но на самом деле, Сапожникова характеризует амбивалентный интерес к изображаемому материалу: живое и неживое, обсценное и драгоценное в его работах формально равны: это линии и пятна на поверхности отпечатка. Стоит вспомнить его проект в музее-палаццо Польди Пеццоли в Милане, где он застроил своими пост-Татлинскими конструкциями парадную мраморную лестницу - руинировал дворец, но и оживил тем самым - ради серии фотографий, ради портрета этого самого дворца, ставшего выставкой Total Picture.
Добавим, что рекурсия, задорно-непочтительная игра в дистанцию - еще одна характерная для автора черта. Обои превращаются в живопись на стене, живопись - в инсталляцию, и все это цитируется фотографией. Этакая трансгрессия смысла: носители могут быть очень разными, и наше отношение к ним соответственно может разниться, но те формальные взаимоотношения, которые улавливаются и запечатлеваются - остаются неизменными: «во-первых, это красиво».
Ну и стоит вспомнить еще одну характерную для Сапожникова черту, своего рода философскую фехтовальную позицию в рамках современного искусства: в своих работах он полемически выступает за «сделанность», за качественный результат. Искусство из говна и палок само по себе не новость, и вполне законно в меру того, что требуется выразить такими материалами; но, по Сапожникову, должна быть соблюдена формальная сторона, искусство должно остаться искусством, отображаемый хаос должен быть графически выразителен, безупречно снят и отпечатан.
Сумма такого рода интересов привела Сергея Сапожникова к углубленному изучению предельно «скучной» псевдо-архитектурной фотографии вроде Бехеров и Льюиса Бальтца. Одним же из главных его вдохновителей на сей момент видится Аксель Хютте, снимавший на заре карьеры лестничные углы в Венеции и подземные станции в Лондоне, не для туристических результатов, а ради щемящей красоты внутренних взаимосвязей - вот этой вот плиточки и вот той.
Результатом такого рода исследований у Сергея стали несколько проектов про города - его родной Ростов-на-Дону и Венецию, например; проекты эти вылились в тщательно изданные книги, были презентованы в «Гараже», и нигде до сих пор не выставлялись.
Так вот, накладываем долгосрочные интересы автора на недавние результаты - и берлинские звериные клетки перестают казаться хотя бы вполовину странными; все логично. Просто Сергей Сапожников вывел свои городские наработки в цвет и масштаб.
И здесь уже начинается магия истории и частных интерпретаций. Зоопарк - это тюрьма; застеночный дизайн - это гестапо и Третий рейх (как их мог бы нафантазировать Голливуд); Тиргартен - район Берлина, парк, дословно «сад зверей», бывшие охотничьи угодья Гогенцоллернов. А сама станция Zoo (произносится «Цоо») - знаковое место наркотически-молодежных семидесятых в Западном Берлине. Ни одна из этих коннотаций не позволяет мысли надолго зацепиться, но вместе они создают своего рода гудящий и немного пугающий рой полу-смыслов.
В результате, выверенным образам Сапожникова сопутствует мифогенная вибрирующая аура, атмосфера легкой потусторонней жути, прекрасной и холодной, как в дизайнерских фильмах ужасов. Ничего такого, и все очень чинно, но глазки немного заблестели и дыхание участилось.
По нынешним временам, это делает всю серию чертовски романтичной.