Пошел в магазин буду через 5 мин

FOUND IN THE SUPERMARKET

Новая выставка Саши Повзнера посвящена супермаркету как форме и алгоритму действий. Из всех общественных пространств современного города супермаркеты эффективнее всего возвращают нас в состояние до грехопадения. Человек, оказавшийся в супермаркете абсолютно голым и беспомощным, сможет подобрать себе одежду, еду, бытовую технику и спальное место. Абсолютное изобилие дарит ощущение всемогущества — до тех пор, правда, пока не настает час расплаты: голому человеку здесь делать нечего, потому что некуда положить деньги. Изгнание из рая происходит постепенно, шаг за шагом. Сначала ворох покупок раскладывается на конвейере, как на операционном столе, и покупатель начинает видеть тут и там товары, снятые с полок импульсивно, просто так, ради наслаждения полнотой жизни. Затем мировая совесть, она же — мировой капитал, требует денег, пусть цены здесь тоже как в раю или, по крайней мере, как в чистилище. Наконец, все товары раскладываются в пакеты, скрывающие яркие обертки, и посетителя выносит наружу с утомительным грузом. Начинается проза жизни: долгий путь домой, пробки, грязь, дома надо разложить все по полочкам и потихоньку истреблять, а там, глядишь, и снова надо проходить все тот же цикл. Тем не менее, форма потребления, предлагаемая супермаркетами, привлекательна, а для поколения, сформировавшегося в эпоху их появления в России, — естественна. Магазины с прилавками и продавщицами, отпускающими (на волю?) товар, часто вызывают приступы социофобии у людей, привыкших к непосредственному контакту с объектами своих желаний.

Внешняя сторона и структуры поведения в супермаркетах становятся для Повзнера отправной точкой. Художник далек от повторения пройденного. Искусство двадцатого века выработало несколько направлений в интерпретации общества потребления, главным присутственным местом которого с недавних пор является супермаркет. Основным вектором приложения художественных сил стала критика буржуазии, погруженной в круговорот материальных ценностей. Первых успехов здесь достигли дадаисты. Под впечатлением от войны и разрухи в побежденной Германии Курт Швиттерс придумал «Мерц» — эстетическую реакцию на иррациональность взаимного уничтожения просвещенных народов Европы. Бессмысленное словечко найдено Швиттерсом среди обрывков газетной рекламы на собственном коллаже. Раньше оно было частью слова «Kommerz». Похожая судьба у термина «поп»: это надпись на леденце, взятая из другого коллажа — «Что делает современные дома такими особенными, такими привлекательными?» Ричарда Гамильтона. Поп-артистов изначально называли нео-дадаистами. Почти все они (за исключением Гамильтона) взяли другой тон в беседе с буржуазной цивилизацией. Вместо алогичных конструкций Швиттерса и социальной критики Гросса и Хартфильда поп-арт предложил способ очистки потребительской культуры и превращения ее в культуру высокую.

Саша Повзнер вроде бы следует путем поп-арта. Гигантские пакеты-майки разных цветов и фактур напоминают гамбургеры-переростки Клааса Ольденбурга. В других объектах, напротив, обнаруживаются следы дадаистской сатиры. В ржавых матрешках с доньями из ведер можно увидеть комментарий по поводу разлитой в воздухе агрессии: традиционная игрушка превращается в стенобитное орудие. Сильнейшая сторона Повзнера, однако, в том, что он радикально сокращает дистанцию между «что» и «как». Его объекты не иллюстрируют четко сформулированные идеи, а порождают новые. Формально Повзнер занимается абстрагированием потребительского пейзажа, превращая пакеты в архитектоны, а тележку с продуктами — в динамическую скульптуру наподобие самолетов и паровозов раннего футуризма. Он, как и художники поп-арта, убирает из супермаркета лишнее, но идет дальше, вытаскивая наружу авантюрную составляющую шоппинга и гротескно ее подчеркивая: тележки собираются в гондолу, а пакеты выстраиваются в декорацию виртуальных тропиков. Супермаркет — самое неподходящее место для того, чтобы мыслить парадоксально и абстрактно; Повзнер, однако, видит рациональный рай именно так и выстраивает над рутиной шоппинга дополнительное измерение.

Художник выходит в магазин. Тем временем привычные бытовые предметы начинают меняться: они вырастают до нечеловеческих размеров, сжимаются, слипаются друг с другом и распадаются на части, делают все, чтобы их невозможно было использовать по назначению. Масштаб меняет оптику взгляда, а заодно и природу этих верных спутников потребительской жизни. Как если бы в по-своему уютном пластмассовом мире шопинг-моллов и мультиплексов, сетевых кафе и салонов связи вдруг случилась разгерметизация, и, повинуясь негативному давлению пустоты, вещи принялись бы поглощать окружающее пространство.

Если считать, что в предметах обихода кристаллизованы социальные отношения, то скульптуры Александра Повзнера напоминают айсберги; взгляд сбившегося с курса мореплавателя скользит по их безразличным контурам в надежде увидеть просвет, выход из полярного плена. Но эхо возвышенной меланхолии почти не различимо на фоне столь же самоуверенного, сколь и призрачного присутствия знаков потребительской реальности. И все же выбраться из нее не проще, чем из ледяного лабиринта; ведь потребительский рай, как и пространство инсталляции — не увидишь снаружи.

Пластиковый пакет, тележка из супермаркета — это массовые и безликие, но все же ключевые элементы приватной логистики потребителя. Если забыть о функциях этих предметов, то можно попробовать созерцать их как данности, эстетически, но от Повзнера не укрывается их глубинная природа. В каждой бытовой мелочи спит монумент социальным взаимодействиям, производству потребностей и желаний, персональным утопиям. Заметить это можно лишь на некотором расстоянии, с долей отстраненности, преодолевая гравитацию общепринятого.

В скульптурах Александра Повзнера читается этическая позиция. Когда-то требование «реальных материалов в реальном пространстве» метафорически приближало лучший мир. В обществе потребления утопии портативны; «реальное пространство» в них пронизано схемами, планами и стратагемами, время расчерчено дедлайнами, тайм-шерами и скриптами. Действия художника в этой системе напоминают разрывы информационных потоков, паузы, нарушающие регулярность рядов секунд, часов и недель. В этих разрывах присутствие вещей и превращается в безмолвное критическое высказывание. Так система находит свой предел в событии, скрытом в собственном следе, подобно углям, вмерзшим в гипс в ожидании момента, когда обращенный поток времени еще раз вдохнет в них искру.