Метафизическое тело Бакштейна

Кураторским проектом критика Сергея Епихина "Метафизическое тело Бакштейна" XL Галерея продолжает работу с местным художественным контекстом.

Автор предлагает артистичный способ репрезентации "психоаналитического" исследования современной художественной ситуации в Москве. "Монолог" Сергея Епихина достаточно отчетливо, на наш взгляд, представляет позицию критика, поэтому вместо собственного текста мы предлагаем "случай из жизни буддийского монаха Пухуа" – в качестве метафорического дополнения к проекту.

В визуальную часть выставки включен переработанный мотив проекта видеоинсталляции Алексея Шульгина.

Автор проекта приносит благодарность М.Дмитриеву, взявшему на себя роль оператора телефакса.

Для ху­дож­ни­ка, как и для кри­ти­ка нет ни­че­го ес­те­ст­вен­ней ри­с­ка сле­до­вать мар­ш­ру­та­ми мо­ды, тем бо­лее, что про­бле­ма­ти­ка те­ле­сно­го ле­жит се­го­дня на од­ном из са­мых изъ­ез­жен­ных пу­тей. Хо­тя фор­маль­но соб­ст­вен­но мос­ков­ский опыт эс­те­ти­че­с­кой раз­ра­бот­ки по­ня­тия да­лек от при­тя­за­ний да­же на внеш­нюю пол­но­ту, в его струк­ту­ре уже сей­час впол­не раз­ли­чим поч­ти ка­та­лож­ный свод раз­лич­ных мо­ду­сов и так­тик те­ма­ти­за­ции – пред­пи­сан­ных при­ро­дой или со­вре­мен­ным те­о­ре­ти­че­с­ким дис­кур­сом. “Фе­но­мен” те­ла здесь, дей­ст­ви­тель­но, за­пол­нил прак­ти­че­с­ки весь пре­до­став­лен­ный ему пост­мо­дер­ной куль­ту­рой он­то­ло­ги­че­с­кий ин­тер­вал: пред­ста­ет сгу­ст­ка­ми оп­лот­нив­шей­ся, вяз­кой гал­лю­ци­на­тор­ной тек­с­ту­аль­но­с­ти (“Ме­ди­цин­ская Гер­ме­нев­ти­ка”) или спрес­со­ван­ным в кар­на­валь­но-не­вро­ти­че­с­кий со­ци­аль­ный кон­гло­ме­рат (“Ри­д­жи­на”), воз­го­ня­ет­ся в бес­плот­ные ан­т­ро­по­фу­галь­ные ланд­шаф­ты (“АЕС”), раз­вле­ка­ет се­бя бур­ле­ск­ной иг­рой в на­ту­ра­ли­за­цию ре­чи (“Трех­пруд­ный”), ли­бо, на­про­тив, рвет­ся в эк­зи­с­тен­ци­аль­ный “про­свет”, плом­би­руя его фи­гу­рой ди­о­ни­сий­ско-ада­ми­че­с­ко­го тан­ца (Бре­нер). Ес­ли до­ба­вить сю­да пер­со­наль­ный на­бор ле­таль­но ок­ра­шен­ных по­эти­ки не­пре­клон­ных лю­би­те­лей ходь­бы по бой­сов­ским ме­с­там, бре­ви­а­рий “со­ма­ти­че­с­кой ре­флек­сии”, зву­ча­щий в ар­ти­ку­ля­ци­ях мос­ков­ской сце­ны ока­жет­ся впол­не ре­пре­зен­та­тив­ным.
Амаль­га­му на­лич­ных (и но­во­пре­с­тав­лен­ных) те­ле­сных прак­тик мож­но раз­вер­ты­вать и даль­ше. Мно­го важ­нее, что весь их фак­тур­ный ди­а­па­зон оп­ре­де­ля­ет еди­ный ме­ха­низм эс­те­ти­че­с­кой воз­гон­ки – двой­ная (встреч­ная) цир­ку­ля­ция зна­ков и тел, ди­хо­то­мия се­ми­оти­ки и со­ма­ти­ки. Ис­то­щен­ная зна­ко­вая взвесь вы­па­да­ет в оса­док, об­ра­зуя ге­о­ло­ги­че­с­кий фон, ис­то­ри­че­с­кие ку­ли­сы ак­ту­аль­ных ин­сце­ни­ро­вок, ку­да мо­жет быть за­тре­бо­ва­на вновь сиг­ни­фи­ка­том жи­во­го (или мерт­во­го) Ино­го. При этом вос­хо­дя­щий ритм об­мен­ных про­цес­сов обыч­но по­буж­да­ет к ум­но­же­нию про­це­ду­ры заб­ве­ния и за­про­са, от­че­го в дис­кур­сив­но про­дви­ну­тых стра­те­ги­ях уде­лом при­сут­ст­вия и зна­ков, и тел ста­но­вит­ся за­тей­ли­вый эк­ви­либр на сво­их бы­тий­ных гра­ни­цах. В по­доб­ных опе­ра­ци­ях вме­с­те с тем нет ни­ка­ко­го на­си­лия над ма­те­ри­а­лом: са­ма суб­стан­ция этих по­ня­тий ис­ход­но мер­ца­ет и дво­ит­ся – меж­ду под­ме­ной (си­му­ля­кром) и ге­не­ра­то­ром же­ла­ния, ор­га­ни­че­с­ким жиз­нен­ным те­лом (som’ой) и его не­из­беж­ным telos’oм (кон­цом).
На ма­к­ро­уров­не ло­ги­ке ар­хи­ва­ции об­ра­зов и форм (с даль­ней­шим аль­ян­сом ге­о­ло­гии и би­о­ло­гии зна­ка) от­ве­ча­ет пре­вра­ще­ние ме­то­да в стиль. Вся­кую ре­ги­о­наль­ную тра­ди­цию мож­но опи­сать в ко­дах стра­ти­гра­фии, как вер­ти­каль­ный срез ико­но­гра­фи­че­с­ких пла­с­тов, ку­да се­го­дня с “ак­ту­аль­ной” по­верх­но­с­ти усерд­но за­го­ня­ют бу­ры в по­ис­ках цен­ных куль­тур­ных от­ло­же­ний. На­ша си­ту­а­ция в по­доб­ном от­но­ше­нии, ви­ди­мо, уни­каль­на: здесь не нуж­на ни­ка­кая ге­о­ло­ги­че­с­кая раз­вед­ка. Де­ло от­нюдь не в том, что мож­но и не зон­ди­ро­вать про­шлое, а про­сто смо­т­реть по сто­ро­нам. Речь об осо­бой ар­хе­ти­пи­ке ме­ст­ной куль­ту­ры, обо­ст­рен­ной ин­ту­и­ции са­мо­сти, ис­под­воль на­клон­ной сли­вать ар­ти­с­ти­че­с­кую и жиз­нен­ную цен­ность, т.е. от­ти­с­ки­вать зна­ки не­по­сред­ст­вен­но на те­лах, да­же ес­ли кон­крет­ную прак­ти­ку вдох­нов­ля­ют пря­мо про­ти­во­по­лож­ные идеи. По мень­шей ме­ре по­след­ние сто лет рус­ская ху­до­же­ст­вен­ная тра­ди­ция не фор­ми­ру­ет соб­ст­вен­но куль­тур­но­го “ар­хи­ва”, а ин­ве­с­ти­ру­ет свое от­торг­ну­тое иное в под­со­зна­ние, точ­нее изо­морф­но со­зда­ет и то, и дру­гое. Так, “под­со­зна­ни­ем” нон­кон­фор­ми­с­тов 60-х стал ис­то­ри­че­с­кий аван­гард, точ­но так­ же – с “под­со­зна­ни­ем” и ар­хи­вом од­но­вре­мен­но – был иден­ти­фи­ци­ро­ван соц­ре­а­лизм в ре­флек­сии мос­ков­ской кон­цеп­ту­аль­ной шко­лы.
Этот ин­тен­ци­о­наль­ный би­ном вы­тес­не­ния/му­зе­е­фи­ка­ции про­дол­жа­ет ус­пеш­но дей­ст­во­вать и се­го­дня, хо­тя за­мет­но ус­лож­нил свою вну­т­рен­нюю ин­три­гу. Ста­нов­ле­ние кон­цеп­ту­а­лиз­ма обо­зна­чи­ло вы­ход на “вто­рую сце­ну” мос­ков­ско­го ис­кус­ст­ва ау­тен­тич­ной вер­сии меж­ду­на­род­ной па­ра­диг­мы, стра­те­гии, сим­ме­т­рич­но об­ре­чен­ной на дол­гое оди­но­че­ст­во и гос­под­ст­во в аль­тер­на­тив­ном ху­до­же­ст­вен­ном про­ст­ран­ст­ве. Ре­зуль­та­том ее са­мо­за­кон­ных ис­то­ри­че­с­ких му­та­ций яви­лось воз­ник­но­ве­ние не­кой “по­рож­да­ю­щей грам­ма­ти­ки”, став­шей со вре­ме­нем ре­цеп­тур­ным сво­дом для но­вых язы­ков и так­тик, в том чис­ле прин­ци­пи­аль­но вы­брав­ших ав­то­ном­ный курс на­ви­га­ции. В ка­ких бы от­но­ше­ни­ях по­ле­ми­ки, па­ро­дии, ин­диф­фе­рент­но­с­ти ни на­хо­ди­лись с кон­цеп­ту­аль­ной тра­ди­ци­ей со­вре­мен­ные прак­ти­ки, для боль­шин­ст­ва из них она ос­та­ет­ся скры­тым го­ри­зон­том иден­ти­фи­ка­ции, т.е. тем са­мым под­со­зна­ни­ем, роль ко­то­ро­го не­ког­да иг­ра­ло соц­ре­а­ли­с­ти­че­с­кое ис­кус­ст­во.
Вме­с­те с тем, за­ме­с­тив сво­е­го ан­ти­по­да в “мос­ков­ском бес­соз­на­тель­ном”, фи­ли­а­ции кон­цеп­ту­аль­ной стра­те­гии про­дол­жа­ют и впол­не осо­знан­ную жизнь со сво­ей осо­бой судь­бой. Ее тра­ек­то­рию, не­из­беж­но уп­ро­щая, мож­но на­ме­тить как путь от де­фи­ни­ции и ав­то­ре­фе­рен­ции к диф­фе­рен­ции. От са­мо­опре­де­ле­ния в ме­то­де и тех­но­ло­гии мен­таль­но­го про­ек­та к тех­но­ло­гии ма­ке­тов и ма­ке­там тех­но­ло­гий. Ина­че: прак­ти­ка бес­ко­неч­ных от­сы­лок и ус­коль­за­ний в иное на фо­не сим­во­ли­че­с­кой му­та­ции куль­тур­но­го под­со­зна­ния об­ра­ща­ет­ся в поч­ти пол­ную не­воз­мож­ность этих ука­за­ний и от­сы­лок. Со­зна­ние на­чи­на­ет дуб­ли­ро­вать под­со­зна­ние, со­дер­жа­тель­ный ре­сурс за­гу­с­тевшей пе­ри­фе­рии пе­ре­пол­ня­ет пу­с­тот­ный центр, ма­ши­ны се­ми­ози­са пре­об­ра­зу­ют­ся в го­мо­ген­ные те­ла, от­ли­тые по фор­ме соб­ст­вен­ных сиг­на­тур.
На этой точ­ке от­вер­де­ва­ния по­ня­тия Geistgeschichte долж­ны ус­ту­пать тер­ми­но­ло­гии Korpergeschichte. И вме­с­те с тем пе­ред на­ми ни­как не об­ласть при­род­но­го и фи­зи­че­с­ко­го. Кон­цеп­туаль­ный дис­курс со всей оче­вид­но­с­тью про­дол­жа­ет быть эли­тар­ным язы­ком со­вре­мен­ной куль­ту­ры. Раз­ре­шить этот то­по­ло­ги­че­с­кий па­ра­докс мож­но лишь на­пом­нив, что прин­цип су­ще­ст­во­ва­ния кор­по­ра­тив­ной те­ле­сно­с­ти мос­ков­ской но­мы под­чи­нен за­ко­нам ди­на­ми­ки (но­ма­диз­ма). Сла­га­ю­щие ее эс­те­ти­че­с­кую по­верх­ность фи­гу­ры, бу­ду­чи зна­ка­ми са­мих се­бя, ут­ра­ти­ли воз­мож­ность со­общать, но, ос­та­ва­ясь по­движ­ны­ми те­ла­ми, впол­не спо­соб­ны со­об­щать­ся, из­вле­кая на свет зву­ки соу­да­ре­ний. В про­ст­ран­ст­ве ре­пре­зен­та­ции по­это­му мы ре­аль­но име­ем де­ло не с ви­зу­аль­ны­ми фор­ма­ми или тек­с­том, но как бы с за­стыв­шей му­зы­кой. Неред­ко эта му­зы­ка до­б­рот­на и под­час да­же мело­дич­на, ино­гда – все еще изящ­на и вы­ра­зитель­на.
С уче­том на­ме­чен­ных в пре­дис­ло­вии мо­ти­вов, думаю, нет осо­бой нуж­ды спе­ци­аль­но ком­мен­ти­о­вать ро­ле­вой ста­тус Ио­си­фа Бак­штей­на, чье “ме­та­фи­зи­че­с­кое те­ло” бы­ло лю­без­но вы­да­но мне в крат­ко­сроч­ную арен­ду. Хо­те­лось бы снять лишь один воз­мож­ный и не­же­ла­тель­ный ак­цент: речь ни в ко­ей ме­ре не идет о воз­вра­те к ми­фо­ло­гии “пер­со­наж­но­с­ти”, что в мо­ем слу­чае бы­ло бы ана­хро­нич­ным, и глав­ное, бес­такт­ным втор­же­ни­ем в но­ма­ди­че­с­кий ан­к­лав. Пред­ме­том те­ма­ти­за­ции вы­бра­на ис­клю­чи­тель­но “внеш­няя”, те­ле­сно-се­ми­оти­че­с­кая пер­спек­ти­ва, в ко­то­рой ге­рой ин­стал­ля­ции пред­ста­ет ре­аль­ным аген­том со­вре­мен­но­го куль­тур­но­го про­цес­са со все­ми ат­ри­бу­та­ми со­ци­аль­но­с­ти и це­хо­во­го пре­сти­жа, т.е. всем тем, что от­кры­ва­ет­ся со­зна­нию, и в то же вре­мя – пер­со­ни­фи­ка­том мос­ков­ско­го кон­цеп­ту­а­лиз­ма, т.е. в кон­тек­с­те вы­ше­из­ло­жен­ных рас­суж­де­ний от­ча­с­ти “под­соз­на­тель­ной” фи­гу­рой.
Соб­ст­вен­но пре­дис­ло­вие к этой вы­став­ке и бы­ло сво­е­го ро­да экс­пли­ка­ци­ей под­со­зна­ния, ес­ли по­ни­мать его в ци­ви­ли­зо­ван­ном, ла­ка­нов­ском смыс­ле. “Оно” же, в свер­ну­том ви­де, по­слу­жи­ло пер­вич­ным им­пуль­сом к раз­ра­бот­ке вы­ста­воч­но­го про­ек­та, ко­то­рый сло­жил­ся на ос­но­ве двух зер­каль­но сим­ме­т­рич­ных же­с­тов. Сна­ча­ла мо­е­му кон­тра­ген­ту ано­ним­но бы­ла от­прав­ле­на се­рия “фак­сов” весь­ма ра­зу­ха­би­с­то­го и внеш­не поч­ти бес­смыс­лен­но­го свой­ст­ва. За­тем, на вер­ни­са­же в L Га­ле­рее, в при­ват­ной бе­се­де ано­ним­ность бы­ла сня­та, а слу­чив­ший­ся экс­цесс пред­ло­жен в ка­че­ст­ве экс­по­зи­ци­он­ной те­мы. Со­чтя про­во­ка­цию за­ни­ма­тель­ной, мой ад­ре­сат лю­без­но скло­нил­ся к уча­с­тию, со­гла­сив­шись пре­до­ста­вить для вы­став­ки ко­пии по­сла­ний.
От­но­си­тель­но “тех­ни­ки”, во­вле­чен­ной в ак­цию сле­ду­ет, по­жа­луй, от­ме­тить, что те­ле­факс (взя­тый как ме­та­фо­ра иден­тич­но­с­ти), еще не ус­пев прой­ти “по­зи­тив­ной” об­кат­ки на мос­ков­ской сце­не, в дан­ном слу­чае сра­зу был ис­поль­зо­ван в ре­жи­ме сво­их “те­не­вых” по­тен­ций. В этом, ес­ли угод­но, есть эле­мент опе­ре­жа­ю­щей фор­маль­ной но­виз­ны. Что ка­са­ет­ся со­дер­жа­ния, то оно пред­став­ля­ет­ся здесь поч­ти про­зрач­ным; ин­стал­ля­ция, ка­жет­ся, да­же гре­шит из­быт­ком би­на­риз­ма, ко­то­рый се­го­дня не слиш­ком в че­с­ти. Речь в ко­неч­ном сче­те идет об ус­пеш­но­с­ти и не­уда­чах “ди­а­ло­га”, ка­п­ри­зах ком­му­ни­ка­ции в раз­лич­ных язы­ко­вых пла­с­тах, ну и, ко­неч­но, о му­зы­ке, ко­то­рая все­гда и по­всю­ду с на­ми.
* * *

Однажды Пухуа отправился на городской рынок за милостыней.
Придя на рыночную площадь, он стал просить людей,
чтобы они пожертвовали ему монашескую рясу,
однако отказывался от любой одежды, которую давали ему люди.
Узнав об этом, Линьцзи велел делопроизводителю монастыря купить гроб.
Когда Пухуа вернулся с рынка, Линьцзи сказал ему:
“Я пожертвовал тебе вот эту одежду”. Пухуа взвалил на плечи гроб и ушел.
После этого он стал ходить по рыночной площади, извещая всех:
“Линьцзи пожертвовал мне эту одежду,
и теперь я отправляюсь к Восточным воротам умирать”.
Люди благоговейно следовали за ним, чтобы посмотреть на его кончину.
Но затем Пухуа заявил: “Сегодня еще рано;
я преставлюсь завтра у Южных ворот”.
И вот так три дня он морочил людям голову.
Тогда все перестали ему верить, и на четвертый день никто не пришел
посмотреть на его кончину.
Он в одиночестве вышел за городские ворота, сам залез в гроб
и попросил случайного прохожего
заколотить его гвоздями.