Счастливое детство

От автора:

О травме рождения написано многое. Она есть корень бессознательного и вообще психического. Вся жизнь и творчество человека — это ее изживание и преодоление различными путями и с помощью различных средств. На мой взгляд, говоря о рождении, следует говорить о двух травмах, потому что кроме психофизиологических переживаний рождение становится первым тотальным столкновением с социальностью. Шоковое состояние человека можно представить, лишь попав на другую планету после операционного наркоза. Только что испытав шок и будучи неспособным еще включиться в игру, человек уже подвергается действию ее правил. Роддом — это первый социальный институт на нашем пути, где мы исполняем свою первую социальную роль, роль младенца. Все мы пережили подобную ситуацию, которая так или иначе осталась в нашем бессознательном. Трансформированные травмы проявляются в будущем.

Выставка задумывалась как символическая попытка нейтрализовать невроз через предложение осознать возможность альтернативных сценариев. Общество будущего — сегодняшние младенцы. Поэтому, пока еще не поздно, мне кажется необходимым провести эту акцию здесь и сейчас, и именно в роддоме.

Сегодняшние представления общества о личности, свободе, семье, социальном идеале и т.д., есть составляющая общей репрессивной культуры, в которой социализация происходит крайне мучительно. Фальшью и лицемерием звучат фразы о розовом счастливом детстве. Детство фактически имеет статус маргинальной группы и меньшинства. Ситуация перманентного детдома характерна для всех социальных институтов, где человек игнорируется как личность.

Цель проекта — побудить общество к пересмотру ценностей и пересмотру отношения к человеку. В современной ситуации это прежде всего задача искусства, т.к. без разрушения консервативной идеологии власти/ подчинения практическое ее решение не представляется возможным.

Шокирующие сюжеты картин — изживание детских фобий и проблем, преодоление состояния подавленности, униженности и абсолютной зависимости, а также ответ традиционной культуре, утверждающей неоспоримые нормы и формирующей социальный конформистский характер ("...Индивиды — это по сути дела носители власти, а не просто объекты ее применения" — Фуко). Дальнейшая судьба индивида и общества будет определяться характером   взглядов на эти проблемы.

Бейте, дети, пап и мам, как артист Жан-Клод Ван Дамм!

В московской выставочной практике на смену дискурсивно-инсталляционному мышлению выдвигается активное вторжение в социальные пространства, как один из возможных вариантов развития местного художественного процесса. Эзотерике и кодированию противостоит непротиворечивое включение реальности, как первозначимой составляющей выставки, пластика, подчиняющаяся риторике, язык манифеста. Отличительными чертами развивающейся тенденции являются тяготение к радикальному жесту, повышенная эмоциональность, связанная безусловно и с нравственно окрашенным пафосом, обращение к неожиданной тематике. Вероятность появления подобного подхода и дальнейшего его развития, как возможной альтернативы предыдущему этапу, обусловлена с одной стороны, логикой развития истории искусства, где эстетическую абстракцию или углубленное рассуждение "вытесняла" сильная эмоция или разрушительная энергетика. Московский концептуализм работал с социальным как с эстетической и мифологической категорией, отстраненно и иронично. Новоявленная же тенденция отличается жесткой прямолинейностью, патетикой и тяготением к шокирующей подаче. Иронию сменил пафос, погружению в дискурс противопоставляется манифест. С другой стороны, нельзя не учитывать и мировой контекст, органично "вторгающийся" в московское художественное тело, и, что существенно, напрямую и в самых радикальных вариантах.

Проект "Счастливое детство" Людмилы Горловой (тяготеющей к этой новой формации) включает в себя акцию в одном из родильных домов Москвы, представляющую собой частичный показ выставки в родильном отделении — в качестве жеста поддержки и нивелирования травмирующего появления ребенка на свет в социально неадаптированной среде. Шокирующая тематика картин (неосознанный детский бунт против родителей, социума, депрессивных последствий послеродового травматизма) обусловлена стремлением "преодолеть" неизбежную фрустрированность маленьких персонажей. Во время акции матери получат открытки с риторически поставленными вопросами, стимулирующими осознание меры ответственности родителей перед детьми. Видеосъемка акции включена в экспозицию как одно из художественных средств выставки.

Проект "Счастливое детство" интересен XL Галерее как один из оригинальных вариантов отмеченной тенденции, пример постановки новой проблемы. В выставочной практике художественной Москвы пока еще не было обращения к неисследованной области возникновения фобий и детской фрустрации, по крайней мере, в таком концентрированном виде. В рамках дискуссии о кризисе экспозиционности акция в роддоме, как составляющая выставки, любопытна и как эмоционально окрашенный радикальный жест, фиксацией которого достигается тем не менее расширение смыслового ряда экспозиционного поля, и как опыт непротиворечивого соединения традиционной реалистической живописи, видео и социально направленной артистической акции. Обращение к проблематике телесности, отчасти работа с коллективным бессознательным делают проект Людмилы Горловой интересным как в ракурсе позиционной работы галереи с московским художественным контекстом, так и с точки зрения связи с местной традицией.

 ...Детям не давать

"Счастье — это когда тебя понимают"
К/ф "Доживем до понедельника"

"Детей надо баловать, тогда из них вырастают настоящие разбойники"
Детская радиопьеса

Фраза "Я не понимаю" выражает (в зависимости от знака препинания, поставленного в конце) целый набор эмоций, возникающих при столкновении с различными проявлениями реальности — интерес, сомнение, удивление, страх, отчаяние, протест, агрессию и т.д. Любая из названных эмоций, становится, как правило, мотивом для целенаправленного действия между полюсами императивов: "понять" — "уничтожить непонятное".

Этот вопрос-восклицание преследует нас с самого детства, как только мы начинаем погружаться в сферу социальности, сталкиваясь в прямом диалоге / общении с ее посланниками — родителями, врачами, детсадовскими воспитателями и проч. Нет смысла описывать все стрессы, связанные с "непониманием" и его преодолением, т.е. с процессом социализации. К тому же этой проблеме посвящены многочисленные научные труды.

Интересно, однако, что тема "детства" как определенного состояния сознания, как будто бы выпала из поля зрения современного русского искусства. Те работы художников московской концептуальной школы последнего поколения, которые так или иначе связаны с тематизацией "детского", имеют отношение скорее к использованию инверсии визуального опыта детства, нежели к его анализу или, наоборот, попыткам эмоционального воспроизведения. Эту группу работ можно было бы разделить на два основных типа.

Первый (здесь окажутся группа МГ и художники ее круга) предлагает нечто вроде имитации инфантильной/сенильной ментальности: графика, объекты и инсталляции, являющиеся как бы проекцией отрешенного, "всепонимающего" взгляда детей-старичков. Эта (шизоаналитическая) позиция с ее предельной "неаутентичностью" и "аутизмом" ("синдром Тедди") вряд ли имеет какое-либо отношение к нашей теме, так как располагает художника вне пределов социальной проблематики, помещая между сознанием и реальностью некий "волшебный" экран, превращающий реальный мир в тотальную галлюцинацию, и тем самым избавляя автора от давления социального столба. Второй же тип (к нему можно отнести практику групп "Мухомор", "Чемпионы мира", сегодняшнюю деятельность группы "Нецезюдик") представляет собой эстетизировонную версию подросткового нигилизма, за которым следуют либо смирение и принятие общественной конвенции, либо патологическая социальность аутсайдеров. Как правило, "подростковость" выражается в некоей программной оппозиционности — эстетической, когда господствующему стилевому направлению противопоставляется обновленный художественный язык, либо идеологической, как в случае группы "Нецезюдик", художники которой заявляют о своей враждебной позиции по отношению к доминирующему дискурсу, используя дискурсивные (в основном) средства — манифесты, заявления, т.е. разного рода тексты. В любом случае, "идеологический" бунт против существующих законов (эстетического) миропорядка также является манифестацией открытого юношеского "нежелания понимать"..

Проект Людмилы Горловой "Счастливое детство" при таком рассмотрении оказывается "детским" вдвойне — не только на уровне заявленной темы, но и на уровне способа выражения. Помещая детей в центр сюжета живописной серии и кок бы адресуя всю экспозицию в первую очередь детям (часть проекта осуществляется в роддоме), художница уже нарушает эстетическое табу, установившееся в "высоком" искусстве (Москвы) и полагающее откровенную социальность художественного высказывания проявлением дурного вкуса. "Недозволенность" жеста будет здесь усмотрена не в том, что для демонстрации выбрано определенное общественное пространство. Истории московского искусства известны попытки освоить социально маркированную среду — выставки в бане, метро, тюрьме и т.д. Но все эти акции носили, скорее, спекулятивный, условный характер, а ирония удваивала оттенок кокетливо-многозначительного заигрывания искусства с обществом, маскируя скрытый обман (даже если принять, что искусство это всегда некая мистификация). Заключенные и пассажиры были только частью инсталляции или перформанса. В нашем случае мы имеем дело с абсолютно иной разновидностью художественной "социальности" — пожалуй, с первым опытом прямого, манифестационного обращения к конкретной социальной проблеме.

Необходимо отметить, что, тематизируя "детство" как социальную проблематику, Людмила Горлова затрагивает также ее экзистенциальный и психологический аспект. Было бы странно предполагать в проекте "Счастливое детство" наличие какого-либо прагматизма (основной черты западного "социального искусства"), который как бы реализует модели социальной терапии средствами искусства. Демонстрация работ в родильном отделении вряд ли окажет какое-то действие на судьбы лежащих там младенцев (или даже на сознание их матерей). Этот символически агитационный жест лишь подчеркивает утопичность любых проектов социального усовершенствования, но при этом является зашифрованным посланием будущему поколению — через сюжеты картин (которые становятся как бы энциклопедией "вредных советов") грядущие "маленькие солдаты" получают инструкции по сопротивлению.